[ryuuzakiwithcakes]

продолжение к сюда
кто на этот раз: эмотук, анчоус всея азии, хорни лау, ангел красоты и прочие всякие ментально
как: по-прежнему так

В своей жизни Пак Чонсу занимался примерно двумя вещами: работал и рефлексировал. Иногда он печально думал о том, что второе вполне может мешать первому, и погружался в пучины рефлексии о вредности этого занятия. В общем, жизнь у Чонсу была весьма насыщенной и интересной. За работу платили хорошо (ну, то есть, раз на раз не приходился, конечно, сложно ожидать в сфере частного сыска стабильного заработка, но в основном все-таки хорошо), но впрочем даже если бы платили плохо, Чонсу от нее бы не отказался. Ему нравилась сама идея – он видел себя как борца со злом, не скованного формой и не загнанного в суровые рамки полицейских бумажек. Конечно, на определенном этапе вмешательство полиции становилось неизбежным, но все-таки большую часть работы по изобличению оступившихся Чонсу проделывал сам.
Раньше. Сам. С определенного момента своей головы и рук начало не хватать, да и находиться в паре мест одновременно даже для Чонсу было сложновато, так что пришлось чуть-чуть расширить дело и привлечь двух, корректно выражаясь, юношей, не столь сильно, как сам Чонсу, обремененных склонностью к рефлексии.
Иногда он об этом очень жалел – в такие моменты, как сейчас, к примеру, когда вместо отчета из города, куда один из юношей был недавно послан, перед Чонсу на столе лежала ленивая почеркушка, изображающая тамошнего газетного курьера (по крайней мере, именно так гласила надпись под почеркушкой).
Черт бы их подрал. Филонят, а Чонсу за них и работай, и рефлексируй.

По телефону Донхэ ныл, что ему скучно, по почте от него приходили подозрительно тонкие конверты, но открывать их Хёкджэ не мог – начальством было строго предписано все, приходившее с места слежения, запечатывать в еще один конверт и пересылать самому начальству. Почему нельзя было просто сразу дать Донхэ итоговый адрес, Хёкджэ не понимал, но спрашивать не хотел. Мало ли какие причуды… Зарплату выдают – и ладно.
Задребезжал телефон, и фоново проползла неповоротливая, как шестеренки в этом самом телефоне, мысль о том, что неплохо бы его смазать кое-где.
- Только сегодня доставка 50 видов пельменей бесплатно в любую точку города, - оттарабанили Хекджэ в правое ухо. У говорившего был странный акцент, как будто он только сегодня впервые доехал до центра из какого-нибудь ужасно провинциального местечка, вроде вот того рыболовецкого поселка, откуда в свое время явился покорять столицы Донхэ. Или, может, это вообще был иностранец? В любом случае пельменей Хекджэ не хотелось, и трубку он бросил. По кабинету прошелся легкий сквозняк и смахнул со стола свежую газету. Поднимать ее тоже не хотелось. Хекджэ вздохнул и полез на антресоли за масленкой, попутно свалив пару тяжелых, очень пыльных старых журналов и какую-то еще более дряхлую запчасть для их машины. Той, на которой сейчас Донхэ катался по городу, выполняя начальственные указания по слежке.
Наконец масленка нашлась, Хекджэ разобрал телефон на части, раскидав их по всему столу, и принялся медленно промазывать детальки.
Где-то ужасно далеко от кабинета с обитой рыжей кожей дверью, на которой красовалась жестяная табличка «Частное детективное агентство Special», в комнатушке с дверью деревянной и шаткой на колченогой табуретке сидел человек, никогда не слышавший ни о Хекджэ, ни о доставке 50 видов пельменей, и раз за разом проворачивал вертушку своего телефонного аппарата, при каждой попытке получая мерный скрип и сообщение усталой телефонистки о том, что на линии проблемы. Да, Ли Сонмин совершенно не представлял себе, как выглядит Ли Хекджэ, и пельмени ел в своей жизни только одного вида, но жизнь ему 50 видов пельменей вместе с Хекджэ, сами того не подозревая, попортить уже умудрились.

Генри Лау считал, что Ким Чонун – маниакально-депрессивный псих. Что в ответ считал Ким Чонун, ни Генри, ни науке известно не было, но вероятно тоже что-нибудь не очень доброе. В конце концов, это ж не Генри тут маниакально-депрессивный псих. Это мнение, впрочем, не мешало Генри относиться к Чонуну вполне хорошо – он был по крайней мере забавный и периодически пытался, задумавшись, скормить Генри вместо лишней печеньки из столовой собачью галету. Ну, не со зла же, и то ладно. Хотя иногда в размышлениях Генри о Ким Чонуне упор шел на часть «маниакально», а не «псих» или «депрессивный», и тогда уже собачьи галеты вполне можно было принять за какой-нибудь коварный план.
Но Генри не хотел принимать их за коварный план. Он вообще был добрый и не любил забивать себе голову высокими материями, а любил, когда Кюхен не съедал всю картошку фри и когда не было проблем с доставкой газет. Тогда он успевал до возвращения в редакцию к нужному времени заглянуть в питейно-едальное заведение около площади и поболтать с его управляющим, Реуком, а заодно перехватить бесплатных ттокпокки, которые Реуку удавались очень хорошо. Последнее время, что печально, Реук был ужасно занят и Генри обычного внимания уделить не мог. Еще перед кафе все время стояла подернутая ржавчиной развалюха, и ее водитель все время то зевал, то чесал затылок, то с унылым видом что-то рисовал, высунув язык.
Генри не любил теории о коварных планах и прочей ерунде, но развалюху и ее дурацкого водителя он уже и около редакции пару раз подмечал.
А вчера там околачивался и Чонун.
- Все схомячил? – как обычно спросил Генри, бросая пустую сумку на соседний стул. Кюхен взглянул на него крайне довольным взглядом и жизнерадостно кивнул.
- Там осталось брокколи, - самым что ни на есть дружелюбным тоном сообщил главный верстальщик. – Ты же практически закончил на сегодня, господин курьер, а мне тут до ночи сидеть.
- Почему? – не чтобы сильно заинтересованным тоном буркнул Генри.
- А, - Кюхен отмахнулся, - у Чонуна был какой-то задвиг с фотками, он их отбирал в час по чайной ложке. Я уж хотел просить кого-нибудь забить отведенное под них место заметками из чужой газеты.
- Кого-нибудь – это Сонмина? – хмыкнул Генри. Все же знали, что на всякие провокации Кюхена с целью уменьшения рабочего времени мог повестись исключительно Сонмин. То ли в силу неконфликтности, то ли в силу собственного желания свалить домой пораньше – никто не знал точно. Про Сонмина вообще знали не так уж и много, но автором он был от Бога, так что не все ли равно? Генри по крайней мере уж точно его характер и биография заботили мало.
- Видал, кстати, машину ржавую? – как можно небрежнее спросил он у Кюхена. Тот зевнул и почесал живот:
- Что-то жужжало вроде. Это не на ней разве турист приехал?
- Турист? – переспросил Генри.
- Да один тут забегал, - Кюхен зевнул снова, - дурной такой, носатый, руками размахивал и говорил непонятно. Я ему еле втолковал, что справок не даем.
Не даем, подумал Генри. Может, и зря.